Василий Головачев - Вирус тьмы, или Посланник [= Тень Люциферова крыла]

— Позиция номер один — синсокан,[29] — прокомментировал Никита. — Угадал? Или ты занимаешься медитацией?

Такэда не ответил, продолжая сидеть в такой позе еще минуту, потом соскочил на пол гибким кошачьим движением, оглядел танцора.

— Били?

— Что? — растерялся Сухов.

— Обычно интеллигентов бьют, и те раскалываются.

— А-а… тебе, значит, это испытание не грозило. Ну и что будем делать, стратег? Положение совершенно идиотское.

Такэда быстро нанес три удара один за другим: рукой-ногой-рукой, — и Никита так же быстро их заблокировал, продолжая разговаривать и оставаясь с виду рассеянным и ленивым.

— Суй-но-ката,[30] — пробормотал инженер. — Ты добрался уже и до Воды? Молодец.

— Стараюсь.

— Как ты думаешь, зачем нас поместили вместе?

Никита вспомнил взгляд подполковника, изменился в лице.

— Что? — Такэда был внимателен. — Показалось что-то?

— Начальник — такой широкий и выпуклый со всех сторон бугай — вселённый!

Инженер сел, задумался, кивнул.

— Вот и ответ. Тем, кто нас подставил, нет нужды собирать компромат, разворачивать следствие, проверки и анализ, им надо нас просто убрать. Физически. Они вселятся в тюремщиков и придут по наши души. Может быть, уже сегодня.

От этих простых слов, сказанных хладнокровно и уверенно, спину Сухова охватил ледяной озноб. Однако он уже научился сдерживать порывы и эмоции, сказывался физический и психический тренинг.

— Мы с ними справимся?

— Не знаю. С одним, в крайнем случае с двумя.

— А если попробовать «разбудить» Весть?

Такэда покачал головой, глянув на плечо танцора, заколебался, снова покачал головой.

— Рано. Не выдержишь.

— Я уже…

— Ийе, — твердо сказал Толя, и Никита опустил голову, хорошо зная этот тон. «Ийе» означало «нет».

Через минуту он вдруг вспомнил.

— Толя, а твои вещи при тебе? Не отобрали?

Такэда понял.

— Индикатор и рацию? — Он показал перстень — внутри камня подрагивал оранжевый пятиугольник — и достал из кармана портсигар.

— А что, если дать знать этим твоим друзьям, что мы в опасности?

— Вряд ли это что-то даст. Рация, по-моему, не имеет связи с другими хронами, она работает в пределах нашего хрона как ретранслятор…

— Откуда ты знаешь? А если нет?

— Я все же немножко копенгаген в таких вещах. Для преодоления потенциального барьера между хронами требуется огромная энергия, а объем портсигара слишком мал для нужной концентрации.

— А наши приятели из СС тоже пользуются такими рациями?

— Может быть. Во всяком случае, связь они должны иметь. Плюс контейнеры для ношения оружия. Помнишь «дипломаты» десантников?

— А оружие — те самые копья, стреляющие холодом?

— Не холодом. — Такэда подумал и улегся на кровать. — Это какое-то физическое поле, высасывающее энергию атомных и молекулярных связей.

— Черт с ним, наши пистолеты не менее надежны. У меня идея. — Сухов понизил голос. — Если ты прав и «дипломаты» — всего лишь контейнеры для ношения оружия, то парни СС должны знать выход в наш хрон. Что, если захватить сейчас вселенного, когда они придут за нами, и выведать у него, где выход?

Такэда засмеялся, тихо и мелко. Никита всего второй раз в жизни видел, как смеется инженер.

— Чего ржешь? — рассердился он. — Это единственный шанс.

Такэда еще некоторое время смотрел на него улыбаясь, и во взгляде его читались одобрение и надежда.

— А ты воин, однако. — Помолчал. — Донесение о нашем положении я отправил. Но не уверен, что получу ответ.

— Так какого рожна издеваешься? Должен быть выход и из этого положения.

— Единственный выход там, где для человеческого ума нет выхода. — Инженер снова улыбнулся, заметив растерянность друга. — Это не я сказал, известный философ.[31] Но он как в воду глядел. Садись, отдохни, индикатор покажет, когда начнется кутерьма.

Никита пожал плечами, походил из угла в угол камеры и залез на вторую койку. Его порыв к борьбе почти угас, навалились усталость, отчаяние и чувство безнадежности. Такэда подал голос спустя четверть часа, словно разговаривая сам с собой:

— Добро и Зло… древняя формула бытия человеческого… Добро обычно спит, а Зло действует, действует, действует, пока не переходит какой-то предел, способный разбудить социум, и тогда появляются люди, борющиеся со Злом активно… люди боя. Они никогда не приближаются в достаточной мере к стороне, на которой сражаются, они всегда посередине и оттого вдвойне несчастны. Ибо зачастую презираемы теми, за кого воюют, и ненавидимы теми, против кого воюют. Никита промолчал. Через минуту Такэда заговорил снова:

— Вот бы выяснить, кто или что и когда положили на Земле начало Злу и Предательству? Или такими нас создала природа?

— Не всех, — не удержался от реплики Сухов.

— Не всех, — согласился Такэда. — Но слишком многих. Добро и Зло… и мы посередине… не боишься?

— Быть презираемым? Не боюсь. Кто нужно, тот оценит. — Никита подумал о Ксении. Он не верил, что может умереть уже через час-два. — Помнишь притчу Конфуция? Некто спросил: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: «А чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости».

— Конфуций был прав, а может быть, знал, что справедливость — один из двух высших законов Веера.

— А каков второй закон?

— Толерантность.

— А-а… терпимость, что ли?

— Да, если понимать его упрощенно. Но ты растешь, мастер, ты хороший ученик. Жаль только, что учиться нам уже некогда.

— Ничего, учиться можно вечно и в любых условиях.

— Вечно… Ничто не вечно в нашем мире, кроме, может быть, дружбы.

— Разве этого мало? — Никита переборол отчаяние и чувствовал себя лучше. Пришло ощущение чьей-то огромной теплой ладони, погладившей спину, плечо, голову, словно кто-то невидимый одобрял его мысли. Весть? Проснулась Весть?

Он прислушался к себе, но плечо молчало, лишь мурашки теплой струйкой всшершавили кожу от плеча до шеи. И все же это был сигнал Вести…

За ними пришли в час ночи. Хозяева были так уверены в себе, что пришли вдвоем: здоровяк-подполковник и его заместитель в штатском, чернявый, горбоносый, со спортивной выправкой. В руках подполковник нес черный «дипломат».

Арестованные переглянулись; они уже встали и расположились по обе стороны стола.

— Не вмешиваться, — приказал подполковник охраннику в коридоре, закрывая дверь.